Обсуждение закона о конфискации имущества иностранных агентов вызвало крики о "массовых репрессиях" в тоталитарной России. Устами иноагентов да мёд бы пить: репрессии нужны, но их нет.
Чего боятся
Всякий раз, как патриотов упрекают – они, мол, желают репрессий и ведут дело к "новому 37-му году", следует задаться вопросом о том, почему же эти самые патриоты (на языке наших противников "ультрапатриоты") такие кровожадные? Что их, то есть нас, заставляет быть такими? Ответы на эти вопросы есть, и они совсем не сложны для понимания.
Один из таких простых ответов дал намедни в эфире Царьграда Константин Малофеев. Разговор шёл о своевременности принятия Думой "закона против негодяев", предусматривающего конфискацию имущества особо злостных иностранных агентов. Разумеется, ведущий программы "Царьград. Главное" Юрий Пронько не мог не спросить: "Вот, говорят, что запустить маховик репрессий легко, остановить – трудно. Есть опасения?" Ответ Константина Малофеева был прост: -первых, давайте доживём до того, чтобы увидеть этот "маховик". Называть маховиком всего лишь то, что конфискуют имущество предателей... Это не репрессии. Ну помилуйте! Репрессии в 1930-е годы были, когда людей увозили из их домов в воронках в неизвестном направлении – и потом они исчезали. Вот это репрессии. А сейчас до репрессий очень и очень далеко.
На самом деле во фразе основателя "Первого русского" есть пара скрытых смыслов.
КОНСТАНТИН МАЛОФЕЕВ ОБЪЯСНИЛ ВАЖНОСТЬ "ЗАКОНА О НЕГОДЯЯХ". ОТ СПРАВЕДЛИВОСТИ НЕ СБЕГУТ ДАЖЕ ТЕ, КТО УЕХАЛ ИЗ РОССИИ. ФОТО: ЦАРЬГРАД
Во-первых, есть намёк на благотворность репрессий при определённых обстоятельствах.
А во-вторых, что гораздо важнее, намёк на то, что русские люди очень хорошо знают, что это на самом деле такое, массовые репрессии, и поэтому не восприимчивы к попыткам напугать их тем, что репрессиями (такими, как мы их помним) на самом деле отнюдь не является.
В 1937–1938 годах, во время так называемого большого террора, как всем известно, было казнено примерно 700 тысяч человек. Даже не вдаваясь в рассуждения о том, сколько из них были вовсе ни в чём не виноваты даже по тогдашним законам СССР, чья вина не была доказана, кто если и был виноват, то не в том, в чём его обвинили, не вспоминая ни пытки, ни "царицу доказательств", – масштаб происходившего поражает воображение. Даже на фоне потерь, которые понесла Россия в Великую Отечественную войну. Даже на фоне "обострения классовой борьбы" и вполне массовых страшных "чисток" до и после.
Коль скоро всё это так, при слове "репрессии" в голове у русского человека возникают вполне определённые ассоциации – и выдать за репрессии то, что происходит сегодня, практически невозможно. Даже вражеские пропагандистские рупоры вроде "Медузы"* насчитывают в сегодняшней России менее 2000 "преследуемых по политическим мотивам". "В пересчете на наши миллионы" – меньше, чем ничего.
Итак, репрессий на самом деле на горизонте не просматривается, и когда политические эмигранты, внешние и внутренние, о репрессиях камлают – это "случай так называемого вранья". Но зададимся вопросом: хорошо ли это?
Обосновывая, почему репрессий не только нет, но они и не нужны, часто вспоминают слова Владимира Путина:
Для нас важнее, чтобы ничего подобного не повторялось в истории нашей страны, потому что всё это в целом нанесло огромный, трудновосполнимый ущерб для нашего народа и для нашего государства. Отсутствие права как такового в решении судеб людей – оно неприемлемо, если мы хотим, чтобы у страны было будущее.
